Та, что назвала себя Кодачи Кодама, медитировала в центре сада Теней, заполоненного светом фонарей и бабочками. Руки, что виделись облаченными в алые перчатки теми, кто пришёл к ней, на самом деле были до локтей в крови. От четырех фонарей факультетов, зажженных несколько недель назад, к её пальцам тянулись алые нити.
Бабочки порхали повсюду, сидели на стенах, на её теле, на алых цветах в её черных волосах. Пятнадцать лет назад сад Теней наполнился бесчисленным количеством бабочек. Совсем юных, совсем тонких. Тысячи несбывшихся надежд и мечтаний, последние мысли, последние признания, сказанные перед тем, как их владелец замолчит навсегда, заполонили всё его пространство. Фонари горели так ярко, что многие годы духу было, чем питаться.
Но время шло. Никто не приходил сюда. Не бродил этими тропами. Не называл имена. Не зажигал свечей. Не вспоминал. Не сожалел. Голод рос. Фонари начали тускнуть. Дух использовал остатки света фонарей, чтобы запечатать это место, и впал в глубокую медитацию.
Первая настоящая кровь за двенадцать лет была пролита. Дух открыл глаза. Запах скорби пробудил аппетит. Столько боли и сожалений. И... Что это? Кажется, это боль от потери близкого человека. Друга? Друга. Настоящего друга.
Что это? Он пытается говорить с ней? Он сожалеет о ней у алтаря? Огромная синяя бабочка появилась в воздухе, опустившись на руку. За её тело зацепилась алая нить судьбы и полетела за ней на его зов.
Смерть вернулась в эти земли. Настало время снова зажечь фонари, чтобы всем несбывшимся мечтам, надеждам и последним словам было куда лететь и где найти свой приют. Шинигами приступил к обряду снятия защиты сада, чтобы проложить крыльями бабочек путь к себе.
